Интервью

SN: Сергей, некоторые ваши провокационные высказывания о кормлении вызывают горячие споры среди ученых и специалистов в этой области. Расскажите нам, о чем вы, собственно, спорите?
С.М.: На самом деле страсти уже улеглись. Но они были – когда мы начали проповедовать новый подход к кормлению, направленный на получение прибыли, а не на достижение высокой продуктивности любой ценой. Мы всегда говорим, что кормить надо правильно и хорошо, но не всегда понимаем, что такое правильно и что такое хорошо.Так вот, кормить хорошо (в ряде случаев) оказалось дорого, а мы, как мне кажется, научились кормить хорошо и дешево.Мы опробовали эту концепцию на Синявинской птицефабрике. Там был легендарный директор Лампель Олег Артурович – он резко снизил питательность комбикорма,при сохранении баланса питательных веществ, и курица стала есть на 10 копеек меньше корма при той же продуктивности. В пересчете на все поголовье это позволило бы сэкономить около 2 млн евро в год. То есть это оказалось целесообразно, и теперь это пошло по России и странам СНГ.Меня иногда спрашивают, почему я дальше не продвигаю эту теорию. Но уже смысла нет: если теория жизнеспособная, ее практика примет, и тогда нет смысла ее продвигать, потому что она уже работает. А если она нежизнеспособна,двигать ее тоже смысла нет – практика ее отвергает. Поэтому ей нужно дать ход, начальный импульс, а дальше – ее или примет жизнь, или не примет.Эта теория в том или ином виде прижилась в яичном птицеводстве, ее применяют крупные птицефабрики, ряд ученых успешно защитили диссертации по этой проблеме.
Мы занялись низкой питательностью на бройлерах, а потом и на свиньях. Разницы ведь особой нет в кормлении животных: что человек, что свинья, что курица – принцип один и тот же.

SN: Изложите этот принцип в двух словах?
С.М.: Можно сделать рецепт для курицы с поедаемостью, например, 100 граммов, и он будет стоить 2 рубля, а можно сделать на 120 граммов, и он будет стоить 1 рубль 50 копеек. То есть корм будет более низкопитательный, но курица съест больше, и получит суточную норму всех питательных веществ. А так как при снижении питательности цена падает быстрее, чем растет поедаемость,то эта разница остается в кармане.Есть объективные обстоятельства, которые не зависят от воли человека – и эта теория не зависит от моей воли. Каждое событие живет по своим объективным законам, а мы можем принимать его или не принимать и сопротивляться.Так что, как говорится,практика – критерий истины. Результаты убеждают лучше всего.

SN: Со временем ваша идея приобретает все больше сторонников?
С.М.: Строго говоря, это не моя идея. Я видел очень давнюю статью на эту тему Пьера Далибара. Попробовал, получилось, стал развивать.Теперь мне звонят и говорят: «Приезжай, нам нужно сделать корм дешевле». Все хотят дешевле. Никому не нужна только продуктивность – нужны деньги. Мне проще. Я работаю в компании с французскими корнями. Я регулярно езжу во Францию, у нас там обмен опытом с Бразилией, с Австралией, с Испанией – мы периодически обмениваемся опытом друг с другом. Кстати, эти идеи нашли и там очень хорошее понимание.

SN: А сами они до этого не додумались?
С.М.: Додумались, но важно еще, как реализовать. То есть идея понятна всем, но есть нюансы. Мне американцы говорят: «Мы так отработали рецепты, что сэкономили на корме 30 центов с тонны!». 30 центов – это на наши деньги меньше 10 рублей! А я говорю им: «А я сэкономил 7 долларов!». Они говорят: «Не может быть!». Они не могут поверить, что мы сэкономили 7 долларов, а мне смешно из-за 10 рублей… Мне звонит директор очень крупной птицефабрики и говорит: «Приезжай, надо корма сделать подешевле». Спрашиваю, на сколько, она говорит: «Хотя бы рублей на 500». Хотя бы!

SN: У нас просто другой менталитет.
С.М.: Да! Для американцев и европейцев доллар с тонны– серьезные деньги при их объемах. А она просит на 15– хотя бы! Ну, у нас резервы больше. У них уже все настолько отработано, что они там борются за копейки, а мы… У нас резервы лежат на поверхности, и иногда найти ТЫСЯЧУ рублей – не проблема.

SN: То есть у нас вообще не велась работа по улучшению и экономии?
С.М.: Нет, она велась, но мы все выросли в своих традициях. Мы привыкли, что надо кормить хорошо, надо кормить дорого. Привыкли, что дешево – это плохо. Я однажды на семинаре слушал доклад профессора из Шотландии «Стоит ли кормить птицу дешево», и он полтора часа докладывал, что это не нормально. А я сидел и думал: почему нет? Если все сделать по уму, если будут такие же результаты продуктивности, почему бы не кормить птицу дешево? Зачем кормить дорого, когда можно того же результата достичь дешево?Поэтому эта тема находит понимание. Конечно, кому-то это не нравится, кто-то на меня обижается. Хотя я не хочу никому ничего плохого.

SN: Почему обижаются?
С.М.: Иногда люди воспринимают столкновение точек зрения как столкновение личностей. Вот если мы с тобой в чем-то не согласны, это же не значит, что мы должны быть врагами. Да, у нас разные точки зрения, но мы можем их обсуждать – а потом пить кофе, а потом еще и водку, к примеру. Если я не прав, это не значит, что я плохой человек. У меня свое мнение, у тебя свое, ну и что? Поэтому те люди, которые могут подняться над представлением о том, что у нас разные теории… мы с ними дружим со всеми. У нас разные мнения, но мы уважаем друг друга как профессионалов и как-то находим общий язык в расчете на то, что время вылечит. Это нормальный подход.

SN: Когда вы консультируете хозяйство по кормовым добавкам, вы рассчитываете на свои добавки – то есть те, которые производит «Адиссео», или учитываете то, что хозяйство использует в своей деятельности в данный момент?
С.М.: Это больная тема. Я не консультирую хозяйства по кормовым добавкам – это бессмысленно – но у меня выработался свой стиль. Я работаю в фирме и должен быть патриотом этой фирмы, она мне деньги платит и все мне дает, слава Богу. Но мы производим витамины, а я приезжаю в хозяйство и говорю, условно: «Витамины – это ерунда». Кормовые добавки лишь позволяют реализовать потенциал комбикорма – если он есть. Поэтому я говорю: «Давайте это все оставим пока, у вас тут куча других проблем!». Они соглашаются, мы начинаем решать проблемы комбикорма. Если сделать нормальный корм, то есть его отбалансировать, то потом любая добавка, любой премикс даст эффект. А люди думают, что это добавки хорошо работают… Работает подход.
Иногда я рекомендую добавки, которые вообще не имеют к нам отношения – например, подкислители, чтобы улучшить переваривание корма, и какие-то другие вещества, которые мы не производим. Благодаря моему подходу с подкислением лимонная кислота, фумаровая кислота нашли огромный спрос. А я даже не знаю, где их производят, и кто их производит. А витамины – они и в Африке витамины, их не надо рекламировать, их и так все покупают. Но люди покупают у нас, потому что они покупают вместе с витаминами поддержку, которую сейчас купить достаточно сложно. Это дорого стоит, да и не так много таких профессионалов в кормлении или ветеринарии, кто приедет и разберется – с проблемой в хозяйстве,а не с витаминами. Я же никогда не приезжаю с витаминами разбираться. Я приезжаю, мне говорят: дохнут поросята, или у несушки слабая скорлупа. Проблема может вообще не иметь отношения к витаминам. Но я пытаюсь решать их проблемы, и они покупают наши витамины. Я не рекламирую добавки, не консультирую по добавкам. Все проблемы связаны именно с организацией процесса: почему птица ест и не несется, почему бройлер садится на ноги, почему скорлупа слабая, почему с поросятами что-то не так… А витамины уже идут автоматически. Это называется «техническая поддержка».

SN: С нашими проблемами понятно. Какие проблемы за границей – в той же Франции, Испании, США?
С.М.: У них, с одной стороны, проблем меньше, а с другой – больше. У них, когда начинается производство, там все есть. Положено 7 см опилок – будет 7. А у нас положили 3, и ладно, потом подсыплем, все решим по ходу дела. У них в плане организации отработано все «от и до» - то есть не может быть такого, что не завезли того-то, или закончился соевый шрот и подсыпали подсолнечную шелуху. Там такого в принципе нет, там работает система. Человек – винтик, в каком-то смысле. Иногда он даже не понимает смысла производимых действий, ему это и не нужно. У нас так нельзя. То есть их опыт в полном объеме к нам перенести невозможно. У нас система не работает, за редким исключением. У нас каждый человек должен принимать решения, исходя из ситуации.

SN: Соответственно, при этом «у них» наверняка работает меньше людей.
С.М.: У них люди меньше работают и меньше думают, потому что они заранее предусмотрели все критические моменты, которые могут возникнуть, и их закрыли. А у нас: потекло – заткнули, зачесалось – помазали, то есть мы заранее ничего не закрываем. Я говорю, например: «Давайте это сделаем», а мне отвечают: «А зачем, у нас сейчас тут проблемы нет!». Вот «они» все проблемы предусмотрели; у них ситуация меняется – а производственные показатели стабильны. А мы всегда бежим за результатами, и все делаем вдогонку… Я, например, говорю: «Давайте соли в комбикорм добавим, чтобы поедаемость была нормальная», а мне говорят: «А у нас она и сейчас нормальная». Если предусмотреть критические точки (на любом производстве), то потом работать легче. А мы экономим: зачем деньги выбрасывать, когда и так все нормально?

SN: Пока гром не грянет, мужик не перекрестится?
С.М.: Да, у нас так и есть. Поэтому «их» опыт перенести к нам механически абсолютно нереально. Вот я жил на свиноводческой ферме во Франции: живем мы с фермером, работы особой нет… Свиней он не взвешивает. Просто смотрит: ага, свинья большая, краской – раз! – по спине прошелся, и говорит: «Поехали на юг Франции, там молодое вино поспело, будем дегустировать. Я только позвоню на мясокомбинат, пусть свиней заберут». Я говорю: «А взвешивать?». А он: «Зачем? Они их заберут, и на мясокомбинате взвесят». - «А мы-то, мы-то должны взвесить?!». А он: «А зачем два раза?». Мне и сказать нечего. Он оставляет ферму открытой, они приезжают без него (мы с ним на другом конце Франции), выбирают покрашенных свиней, забирают их, увозят, взвешивают, и потом ему скидывают деньги на счет. Сам фермер не проверяет, не смотрит, не взвешивает – он своих свиней, по-моему, не считает толком. Как я могу этот опыт перенести в Россию? Там настолько все просто, настолько все по уму, что я иногда прихожу в тупик.

SN: У нас совсем другой менталитет.
С.М.: Совсем. У нас нет таких обязательств, нет такого, что надо любой ценой выполнить свои обязательства. Вот мы продаем витамины, у нас завод огромный во Франции. И есть специальная компания, которая грузовиками их возит, но достаточно дорого. И наши клиенты (некоторые) говорят: «А можно мы самовывозом заберем, своим транспортом?». И представь: огромный склад, движутся партии добавок, и они едут одна за другой, то есть и грузовики соответственно должны подходить один за другим. Стоит очередь грузовиков из разных стран, и если ты в эту очередь не попал, а приехал позже на три грузовика или на два дня… Твоя партия подошла, а ты-то где? Что с этой партией делать, ее уже следующая подпирает! А там все четко! Там так: «Испания, раз! Португалия, раз! Россия! Где Россия?». И оказывается, что России нет, а партию не выкинешь, как слова из песни. Раз прокололись, другой… Французы и говорят: «Ребята, вы как-то определяйтесь». И наши определились, что лучше платить дороже… Поэтому и сложно иностранным специалистам нас консультировать – они зачастую толком не понимают многих вещей. Они приезжают – и не понимают, как действуют вакцины нашего производства, какой иммунитет от них, как мы вообще что-то измеряем в кормах… Есть, конечно, хорошие ребята голландцы, есть очень умненькие литовцы – прямо гении! То есть сформировалась какая-то команда «летучих голландцев», которые привыкли к нам. Некоторые даже женились на русских.

SN: А есть у нас что-то такое, чем мы можем делиться с иностранцами, или все безнадежно плохо?
С.М.: Научить их мы пока вряд ли сможем, но вот эта наша тема низкой питательности оказалась очень интересной. На международных семинарах меня просят поделиться опытом, информацией. Но вопрос не в том, чтобы дать, а в том, что люди не могут взять. Это общая проблема. На нас сыплется такой поток возможностей! Если раскрыться и принять их, можно стать великими, богатыми, умными и красивыми. Но мы не можем принять этих возможностей.Нам всем дается в сотню раз больше, чем мы можем взять. Сама жизнь посылает нам огромные возможности, а мы закрыты, ограничены – кто-то больше, кто-то меньше, и мы многого не видим, многого не понимаем.

SN: В чем причина этой ограниченности?
С.М.: Наверно, в нас самих. Господь не дает, или открывает каждому из нас возможности по силе, чтоб мы слишком не загордились. Потому что не полезно иногда человеку получить большие возможности. Просто не полезно. Сколько талантливых людей бывает несчастными в силу разных причин!
Так вот, французы уцепились за нашу тему. Справедливости ради, я еще раз должен сказать, что все началось именно с французской статьи: я нашел одну французскую статейку о том, как французы кормили птицу низкопитательным кормом и получили такой результат. Меня это удивило, и я стал это развивать. Но идея была французская. Это была просто идея – и все.

SN: То есть они сами не занялись этим всерьез?
С.М.: Они просто изучали разные варианты и получили какие-то результаты. Получили – и получили. А мы ввели в практику, и теперь у нас почти вся страна кормит несушку низкой питательностью.

SN: А французы ввели это в практику?
С.М.: Вот только сейчас начинают.

SN: То есть уже после того, как мы…?
С.М.: Я бы не стал так говорить, это не совсем правильно. Мы на самом деле не знаем, как они кормят, потому что эта тема закрыта: приедешь к ним на комбикормовый завод – тебе не всегда покажут рецепты. Но я общаюсь с их специалистами, и они говорят, что кормят, как положено по рекомендациям, кормом с высокой питательностью, и это дорого, и им с нами конкурировать по яйцу нереально. У нас ведь нет их яиц, а почему? Потому что у нас дешевле! Больше того – мы, скорее всего, начнем экспортировать туда. Есть у нас Иван Иванович Голубов – у него сейчас самая большая в России фабрика перепелиного яйца, - так он скоро засыплет перепелиными яйцами всю Европу.

SN: Как на это может повлиять наше вступление в ВТО?
С.М.: Ивану Ивановичу это поможет. А вот остальным – не знаю. Я сам вполне этого не понимаю, а повторять чужие мнения мне не хотелось бы. Я могу рассуждать только на уровне рецептов.

SN: А ваши коллеги во Франции тоже консультируют хозяйства по вопросам кормления, или они занимаются чисто производством и продажей добавок?
С.М.: Во Франции каждый занимается своим делом. Витаминный завод делает витамины и продает их производителям премиксов, и консультирует их. Производители премиксов продают премиксы комбикормовым заводам, и консультируют их. А вот уже комбикормовые заводы продают комбикорм хозяйствам. Каждый консультирует своего партнера. У нас такого нет. Мы продаем витамины – и я бегаю и по премиксам, и по комбикормам, и по хозяйствам. У нас приблизительно500 фабрик, 200 свинокомплексов, 200 комбикормовых заводов, премиксные заводы… И вот я по ним путешествую иногда 5 дней в неделю.
Сейчас я пытаюсь добиться того, чтобы наши премиксеры создали свои команды… В принципе, они уже создали их, и я уже консультирую команды, потому что мне нереально оббегать всех. Комбикормовые заводы тоже уже работают над тем, чтобы консультировать, а не просто заключать договора. На премиксном заводе во Франции работают 30 человек: 3 человека делают премиксы, а 27 – дают поддержку: бегают по клиентам. Я спрашиваю фермера: «А что ты делаешь вот в этом случае?», а он говорит: «Я вот из этой бутылочки подливаю в систему поения…» – «А сколько у тебя натрия?» - «Не знаю!» - «А что ты делаешь, если у тебя проблемы?» - «Звоню на комбикормовый завод, приезжает парень с компьютером, и говорит, что делать!». А у нас такого нет, у нас это только начинается. Мне может позвонить, например, человек из «АгроБалта» и сказать: «Сергей, у нас проблемы», и тогда я консультирую их. Всю черновую работу делают они, и мне уже легче. Я им повышаю квалификацию, а они идут в поля. И когда они не могут что-то решить, подключаюсь я. Это мне уже интереснее, чем самому решать элементарные проблемы, потому что посчитать рецепты для сотен фабрик нереально.

SN: То есть у нас все-таки создается нормальная, правильная система консультирования?
С.М.: Да. В каком-то виде это уже, слава Богу, работает. Это приятно. В целом это движется – кто-то уже работает по-западному, но все люди разные, и подходы у них разные.

SN: Сколько времени, в среднем, длится работа с клиентом?
С.М.: Это как дело пойдет. Раньше – больше, а сейчас, в принципе, мне достаточно одного дня. Приезжаешь утром, идешь по птице или по свиньям, смотришь животных, видишь, как они реагируют на корм, какая температура в помещении – потому что если температура высокая, животное будет есть меньше, так что иногда рецепт приходится «подгонять» под температуру… Потом смотрим кормоцех или комбикормовый завод, и вторую половину дня разбираемся с рецептурой. Это в идеале. Если проблем больше – дня мало: нужна или вторая поездка, или второй день. Потому что бывает так, что я вижу: корма имеют не ту питательность, которая написана, и мне нужно время, чтобы разобраться. Потом надо поработать с теми людьми, кто это считал.То есть по-разному, конечно, бывает, но если по уму, достаточно двух поездок по 2 дня.

SN: Когда обнаруживается несоответствие между реальной рецептурой и задокументированной, как реагирует руководство хозяйства?
С.М.: Никак не реагирует, потому что до руководства мы это обычно не доносим. Я приезжаю к специалисту, и с ним решаю все проблемы. Если я понесусь наверх, специалисты на меня восстанут, а зачем мне это нужно? Когда возникают сложные случаи – например, специалист упирается, а надо продавить какую-то ситуацию в интересах дела, мы идем к собственнику или к генеральному – потому что пригласили меня они, и они ждут отдачи… Но у нас есть фабрики, где директор сам же и считает рецепты – там вообще все просто.

SN: Это зависит от размера фабрики?
С.М.: Нет, просто так сложилось. Например, на одной птицефабрике по индейкам – одной из лучших,директор сам считает рецепты. Мы с ним дружим, он мне периодически позванивает, и мы с ним что-то обсуждаем. Он продвинулся уже настолько, что к нему приезжают специалисты из Канады критиковать его рецепты: «Вот эти подкислители, сульфат натрия тебе не нужен, надо его выкинуть». Он мне звонит, а я ему говорю: «Ты в кормлении понимаешь уже больше, чем они». Это к вопросу, чему мы можем «их» научить. Они приезжают и рекомендуют, например, соду добавлять в рецепты, а мы ее, наоборот, выкидываем, потому что нам подкислители нужны. Дело в том, что мы воспитаны в каких-то своих традициях, и они тоже, и не все могут перестроиться со старых представлений.

SN: Инициатива пригласить вас в хозяйство исходит обычно от собственника или от специалиста по кормлению?
С.М.: По-разному бывает, но процентов 60 – от специалистов по кормлению, потому что им это интересно, они за этим следят. Сейчас уже все – отбор прошел, все уже соображают, и специалистам нужна поддержка. Но при этом, если ко мне придет птицефабрика, я туда, как правило, не поеду, потому что напрямую мы им ничего не продаем, мы продаем только премиксным или комбикормовым заводам. И если ко мне придет птицефабрика, я обращусь к нашему партнеру в том регионе. У нас есть, например, «АгроБалт», или «Зернопродукт», или «Завод премиксов №1», который продает фабрике премикс. И мы поддерживаем нашего партнера.

SN: То есть идет работа по налаживанию как раз той системы, о которой мы говорили?
С.М.: Да, каждый делает свое дело. Я еду на фабрику не один, а с представителем нашего партнера – при этом и они обучаются, и мне потом проще. Общий уровень в последнее время вырос, конечно, неизмеримо. Мы делаем уже хорошие рецепты. Некоторые наши корма, думаю, даже лучше, чем европейские.

SN: Вы работаете только с птицей и свиньями?
С.М.: Да. Весь наш эксклюзив на коров в мировом масштабе мы сознательно отдали фирме «Кемин». Мы отстранились от коров и занимаемся только моногастричными животными.

SN: Каковы дальнейшие планы «Адиссео»?
С.М.: Компания развивается. Нас купили китайцы, продали 20% американцам. В Китае строится завод по жидкому метионину – на 140 тысяч тонн. В 2013 году уже будет открыта первая очередь на 70 тысяч тонн.

SN: А перспективно было бы строить такие заводы у нас в России, или все-таки проще покупать у китайцев?
С.М.: Конечно, надо строить. Ведь до перестройки Россия производила все витамины – все до одного. И аминокислоты – и лизин, и метионин. А теперь мы не производим витаминов, только метионин. А Китай не так давно не производил ни одного витамина, а сейчас производит все. И есть ряд позиций, которые производит уже только один Китай. Вот сейчас «Адиссео» принадлежит китайцам,а если бы фирму купила Россия, мы бы сразу вошли в число лидеров по метионину (первое место), по витаминам были в тройке лидеров, по ферментам, и получили бы все технологии. Одним махом Россия могла вернуть все витамины… Вот сейчас строится завод по лизину в Белгороде, хотят строить по витамину Е – это приличные деньги, если строить все с нуля, еще и покупать технологии!

SN: Наши хозяйства готовы покупать российские кормовые добавки?
С.М.: Почему нет?Есть сульфат натрия, соли микроэлементов,ферменты, другие добавки – их покупают. И премиксы у нас покупают, потому что мы научились делать премиксы, перестали ошибаться, халтурить. Российские премиксы уже вытесняют иностранные. Конечно, витамины и ряд позиций у нас еще импортные, но есть что-то и наше – микроэлементы, например. У нас же есть фирма «Олмикс» - они в Питере производят микроэлементы – лидер рынка Европы. Они всю жизнь покупали в России сырье, везли во Францию, очищали, сушили, дробили, и в Россию продавали, и вот теперь построили завод в Питере. Витамины, конечно, есть смысл возить – они дорогие, их мало. А возить сульфат меди из Европы смысла нет – он дешевый, и его здесь полно. Поэтому если в России будет что-то свое, все будут это покупать. Мы должны покупать только то, что мы не производим – даже из патриотизма. Да и цены здесь дешевле – хотя не всегда.

SN: То есть бывает, что у нас дороже?
С.М.: Да, как ни странно. Бывает, что мы тут что-то строим, производим – а себестоимость получается выше. Даже с учетом транспортных издержек. Разные технологии, разный подход. У нас низкая производительность труда: у них работает 3 человека – у нас 30. Возьмем витамин В4, холин – мы же его не производим. А у меня друг в Казахстане, возит этот витамин из Китая, и он говорит, что там в одном городе 20 цехов по его производству. 20 в одном городе, а у нас во всей России ноль! И китаец, владелец завода, говорит другу: «Хочешь, мы тебе в Казахстане поставим такой завод?». Но мы этого не делаем – почему? Потому что это невыгодно, в Китае все равно дешевле. То есть сюда из Китая привезти через Казахстан дешевле!

SN: Чего «Адиссео» хочет достичь в России?
С.М.: Не могу сказать… Франция дает нам бюджет по продажам. И каждый год мы его выполняем.У нас хороший стиль, хорошие ребята, и мы работаем в принципе без проблем. Все планы рождаются во Франции. У нас бизнес в ста странах. Для сравнения: бизнес в России – это 2,5% от общего бизнеса.

SN: Но вы рассматриваете Россию как перспективный рынок?
С.М.: Да, это ключевой момент. Мы производим комбикорма как некоторые страны в Европе, но страна у нас намного больше. Да, сейчас мы восстанавливаемся, растем каждый год на 10-15%, но ведь мы очень сильно провалились… Рынок здесь интересный, и он уже играет значительную роль.

SN: А есть какие-то проблемы у «Адиссео» в России?
С.М.: Есть кое-какие проблемы, но о них лучше расскажет Грачев Дмитрий Михайлович. Взять хотя бы вопрос регистрации кормовых добавок – Грачев даст вам интервью по этому поводу на километровом свитке. Французы не понимают этих проблем. У них субстанцию зарегистрировал, например, - и все! А у нас один препарат регистрируют по 20 раз. Или по 30. Например, витамин А. Две фирмы выпускают в двух разных концентрациях – или две разные упаковки, или разный мешок, или коробки разной вместимости (а витамин один и тот же) – это все разная регистрация. И все это стоит денег и ложится на себестоимость премикса. А потом говорят: «Почему там премиксы дешевле?». Да потому что там нет этого! И вот эта наша такса ложится на себестоимость, и за все в итоге платит потребитель.

SN: А есть надежда, что это каким-то образом «разрулится»?
С.М.: Мы же оптимисты! Надежда у нас умирает последней – я бы даже сказал, она не умирает никогда. Поэтому мы всегда, даже находясь в самых жутких обстоятельствах, все равно надеемся на лучшее – и оно наступает, это лучшее. В принципе, сейчас на фирме дела пошли нормально, полоса черная у нас прошла… А то был у нас витамин В2 – на него цена в течение года колебалась в 5-6 раз. Я помню, как мы не могли продать его по 25 евро/кг. Позже у нас просили его по 120 евро, но у нас его уже не было. Потом цена установилась на уровне 30 или 40, и нас таможня оштрафовала за то, что мы слишком дешево его завозим: по их документам он должен стоить 80. И мы ничего не смогли доказать. Мы вернули грузовики, заплатили неустойки, и удостоверились, что сюда нереально возить. А цена ведь складывается на рынке! Цена на метионин зависит, например, от цены на сою. Метионин мы подсыпаем, чтобы сбалансировать корм. В сое метионина мало, а в подсолнечнике – много. Если урожай сои хороший, цена на сою падает, ее все начинают больше класть в корма, и потребность в метионине возрастает – цена его растет. Игра этих факторов определяет цены на кормовые добавки.

SN: К чему стремитесь лично вы?
С.М.: Это вопрос сложный … В «Адиссео» я стремлюсь к стабильности.В принципе, у меня здесь все нормально – я работаю по своему плану. Работа интересная. Для меня это игра ума: я приезжаю и решаю проблему, которую до меня никто не смог решить – мне это всегда интересно. То есть это не лямка, которую я тяну. Мне предлагали повышения, но я всегда отказываюсь, это не мое: я же специалист. Мне нужна команда и хороший шеф, чтобы я мог работать как специалист. А организовывать все это – не мой талант. А так я работаю, и меня все устраивает.

SN: У вас есть подчиненные или вы все делаете один?
С.М.: У меня нет подчиненных. У нас здесь на фирме работает человек 10. Из них трое бухгалтеров, два водителя, одна секретарша, два логистика. Кто реально занимается продажами – это Павол (директор),Дмитрий Грачев и я – три менеджера. Еще есть у нас парень в Новосибирске и Белоруссии – все! И нас еще критикуют, что у нас народу много. В Европе менеджер заключил контракт на полгода и сидит, а у нас бегать надо! А потом нам говорят: обороты у вас маленькие, а людей много! А мы ведь часть компании, и штат нам никто не даст. Хотя я очень прошу себе второго человека…

SN: У вас есть конкуренты?
С.М.: Все, кто производит или продает витамины (или метионин, или ферменты) – они все наши конкуренты, в той или иной степени. А у меня лично… Тут другой подход.Хороших специалистов, как правило, не хватает, и хозяйствам сложно выбирать.Конкуренция – это когда есть избыток, как, например, витаминов. А здесь выбор ограниченный – потому и востребованность такая.

SN: В нашей стране учат таких специалистов? Дают хоть какую-то базу?
С.М.: Какую-то базу дают, но у нас же отстало все, мы денег не вкладывали…Готовят как-то… Все получают путевку в жизнь, а дальше жизнь научит. А готовых у нас нет. Да их в принципе нигде не готовят, поэтому толковых врачей, учителей, зоотехников, авиаконструкторов – их же единицы! Не знаю, почему. Потому что такова жизнь: как говорят, несправедлива, но зато прекрасна и удивительна.

SN: Существует такой проект поддержки отечественных премиксеров – «Одобрено компанией «Адиссео». Сколько премиксов вы поддержали?
С.М.: Кто же их считал? Мы затевали этот проект в 2000-м году, и на тот момент он сыграл роль, потому что мы тогда еще толком не умели делать премиксы. Мы оценивали предприятия по ряду критериев, выдавали им рекомендации, и многие переделывали производство, и тогда мы им давали наклейку на мешок - «Премикс, рекомендованный «Адиссео». У меня еще спрашивали: «А какое это имеет значение?» или: «А что это за документ?», а я всем говорил, что этот документ не имеет никакого значения, просто «Адиссео» говорит: «Мне это нравится». Это наше личное мнение, наша инициатива, наш частный проект. А сейчас, когда все выросли, его значимость уже упала, потому что все и так уже делают нормальные премиксы – на нормальном оборудовании, из нормального сырья, по нормальным технологиям. Люди выросли… Мы проводили курсы повышения квалификации на базе института птицеводства, с практикой в лаборатории, которую мы там оборудовали, и почти все премиксеры у нас обучались.

SN:У «Адиссео» есть целый пакет различных сертификатов качества, в том числе по системе FAMI-QS. Насколько это важно для российского рынка?
С.М.: России это не особенно важно, потому что все, кто везет продукцию из-за границы, имеют эти сертификаты, потому что там без этого нельзя. Но для нас, для нашего производства, это важно на самом деле. Тут просто надо понимать, как это все делается. Система ISO – это выявление критических точек, это система контроля. Вам показали эти точки – и вы их можете контролировать, а можете не контролировать, но система ISO у вас уже действует. А есть система GMP – это система гарантии качества. А что такое гарантия? Когда ты хочешь сделать плохо, но не можешь. Например, на французском заводе витаминов такая система: приезжает грузовик с витаминами, и работнику дают электронный ключ, который может открыть только один бокс, куда он может сгрузить витамины. При этом электронный ключ считывает штрих-код на мешке с витамином, робот читает штрих-код и загружает витамин в бункер и т.д. То есть система полностью исключает возможность ошибки, она это гарантирует. Если ты захочешь загрузить витамины в другой бокс, система не позволит тебе это сделать. А у нас такой системы, в полном объеме, пока нет.

SN: А она нам вообще нужна?
С.М.: А мы хотим гарантировать качество или нет? Хотим. Но не можем. Систему ISO обойти можно, систему гарантии качества – нет. В России она пока только в фармацевтике внедряется, потому что это сложно и денег стоит. Только на заводе «АгроБалт»я видел что-то подобное: когда привозят витамины, нужны два человека с двумя ключами; а доступ на разные этажи блокируется карточками.

SN: Клиенты спрашивают о подобной системе качества?
С.М.: Серьезный клиент, прежде чем заключать договор, поедет на завод и все лично посмотрит. Вот есть у нас «Белгородский бекон», который находился – или до сих пор находится – под управлением «Каргилла», и «Каргилл» решал, где и какие премиксы ему покупать. И вот специалисты «Каргилла» объезжали премиксные заводы Белгородской области. Приехали они на «Завод премиксов № 1»,завод пригласил меня, и я вместе с ними все смотрел. И им завод понравился. Спрашиваю, чем, а они говорят: «На других заводах люди даже не всегда понимали смысла вопросов, которые мы им задавали. А здесь люди понимают, что они делают». Бумажка, конечно, им не нужна. Но они хотят приехать и увидеть своими глазами, как все работает, и что за люди делают премикс.

SN: Но у заводов, где работники не могут ответить на вопросы…
С.М.: Это «Каргилл», заметьте, так говорил, а не я… Но это смотря как спросить вообще. Я тоже могу так спросить, что никто не ответит.

SN: …у этих заводов ведь все равно есть свои потребители?
С.М.: Есть. И они тоже приезжают посмотреть на производство. Просто птицефабрика не задаст таких глубоких вопросов, как «Каргилл». Я не думаю, что там все плохо. Все относительно.

SN: Есть какие-то общие ошибки в хозяйствах, или каждое из них уникально и требует своего подхода?
С.М.: Есть даже не ошибки, а традиции. Люди работают так, как они привыкли. Проблема специалистов в хозяйствах в том, что их заедает «текучка». Им некогда задуматься о кормлении как таковом, по большому счету. Потому что сломался вагон, не завезли пшеницу, и решение всегда нужно принимать срочно, сходу. А чтобы сесть и задуматься о проблемах кормления, нужно, чтобы тебя отпустила «текучка». Мне проще – меня «текучка» не заедает, поэтому я и езжу по разным хозяйствам, собираю опыт, обобщаю, могу посидеть, не спеша, подумать. А они этой возможности лишены. Это их беда, а не ошибки.

SN: К вам приходят уже с готовыми вопросами или просто говорят: «Надо улучшить» или «Надо сделать дешевле»?
С.М.: Обычно проблема какая-то грянула, и мы начинаем ее решать. А попутно смотришь – еще что-то замечаешь. Всегда столько можно найти! Процесс совершенства бесконечен. До того как я приеду, я собираю информацию у специалистов – чем на месте разбираться, лучше дома подумать.

SN: Трудно переключаться с одного хозяйства на другое?
С.М.: Я все равно каждый раз смотрю все как бы с нуля.

SN: С какими программами вы работаете при составлении рецептов? Какая программа лучшая?
С.М.: Работаю с разными – с самарской, с воронежской, с голландской. Потому что у клиентов разные программы, а я должен понимать, как они делали рецепты. Какая программа лучше – вопрос сложный. Это вопрос больной. У нас в России был всплеск, когда программы писали в каждой области, а теперь они все невостребованны. Проблема в том, что написаны они были талантливыми программистами, а нужны зоотехники. Ведь что такое программа? Ты должен поставить задачу программисту, а он должен перевести ее на машинный язык. Но проблема в том, что задачу поставить очень сложно – я сам в этом участвовал. Мы не можем объяснить программисту, чего мы от него хотим. И поэтому у иностранцев, когда программу пишут 30 человек, 25 из них ставят задачу, а 5 – пишут программы. А у нас это один программист и один зоотехник, и в силу этого наши программы несовершенны. К сожалению.
Программа – это инструмент, как топор для плотника. Но я всегда говорю, что если плотник хороший, лучше дать ему острый топор. Потому что когда зоотехник хороший, а программа не соответствует, у него ограничены возможности сделать рецепты лучше.     

SN: Бывает, что вы даете рекомендации, а через время выясняется, что хозяйство их не выполняет?
С.М.: Конечно. Ты даешь рекомендации, они их начинают выполнять, потом их заедает рутина. Почему надо, чтобы кто-то из местных премиксеров держал руку на пульсе? Изменилось сырье, изменилась ситуация – те не дозвонились, и все скончалось. Что мне – сидеть и делать за них рецепты? Меня спрашивают: «Сергей Александрович, вот вы дали рекомендации, посчитали рецепты. Вы результат гарантируете?». Я всегда говорю: «Нет, мои рекомендации абсолютно безответственны в том смысле, что я за них отвечать не буду. Я дал рецепт – теперь вам надо его сделать, внедрить, проследить. Если я буду его гарантировать, я должен сидеть вместе с главным зоотехником и смотреть весь процесс, - а это не моя работа. Я даю информацию: хотите – берите, не хотите – не берите, но как только вы ее взяли, ответственность уже на вас. Я верю, что мои рекомендации работают, я готов помогать, консультировать, отвечать на вопросы, приезжать, но нести ответственность – нет». Я не могу гарантировать выполнение технологического процесса на птицефабрике.
Я всегда пишу несколько вариантов развития событий: минимальный (что можно улучшить без инвестиций), оптимальный, маловероятный (нужны серьезные инвестиции), и совершенно невероятный (снести завод и построить новый, потому что реконструировать этот нет никакого смысла). И все сразу хватаются за невероятный вариант, а потом не делают даже минимального. Это жизнь, я это прекрасно понимаю.

SN:Какой процент хозяйств доводит все до ума?
С.М.: Как правило, у хозяйств есть в этом нужда, так что доводят, наверное, все. Потому что надо доводить. Когда ситуация становится критической, и ты рискуешь потерять рынок, надо что-то делать. И люди начинают что-то делать, потому что это вопрос жизни и смерти.